но там хотя бы немного осталось, а вот на долги по французскому без слез не взглянешь

я хуй через секунду забила

привет катя

хочу похвастаться моя фамилия Мия

ПЛИЗ

ну это мэтч

АТСУМУ НА ЮПЕ

чувствую мы сконнектимся

клянусь я пытаюсь писать по ним софт

Даже если Барти уже давно перестало это нравится.

Лишь бы Сириус продолжал заставлять его чувствовать себя особенным и живым.

Что боль от пальцев, впивающихся в его рёбра, – это страсть, не сравнимая с его собственной. Что между ними – единственная в своем роде связь, ради которой можно простить абсолютно всё.

Опасная, пьянящая игра, в которой Барти проиграл с самого начала. С восторгом утопая в этом, новом для себя, Сириусе, позволяя тому диктовать правила, быть главным, быть тем, кто только берёт. Барти отчаянно цеплялся за призрак этих ощущений, убеждая себя, что это – та самая желанная близость.

Его поцелуи уже не были нежными и осторожными – они были голодными и требовательными, и Барти отвечал на них с тем же жадным отчаянием. Пытался доказать, что может быть таким же достаточно дерзким, достаточно грубым, чтобы быть равным ему.

Пальцы, сжимающие запястья Барти, больше не дрожали от нервного возбуждения как на первых свиданиях. Они уже знали, что делают, без доли лишних движений, направляя тело Барти как Сириусу заблагорассудится. Сжимали так крепко, специально оставляя синяки, от которых Барти сходил с ума.

кого-то, кто не будет судить и примет его грубость как часть бури, бушующий внутри него.

Голову кружило, когда Сириус уговаривал его встретиться после отбоя, чтобы прижать его к стене в темном коридоре, не оглядываясь по сторонам, с новой, захватывающей дух, дерзостью. Он не спрашивал, а требовал.

Сириус понимал его как никто другой. Они оба были заложниками громких фамилий. Сириус понимал, каково это – жить с грузом ожиданий, в клетке из чужих правил. Думал, что Сириус, в своей настойчивости ищет в нем того самого –