Спасибо ❤️

Но беда в том, что все оборотни в стае были тактильны. Это был ещё один способ показать свою привязанность, тепло живого. Поддержку, чувство семьи и дома.

Шэнь Цзю на все попытки прикоснуться реагировал крайне отрицательно. Даже от альфы стаи. И это вызывало недоумение.

Спасибо 🥰

Молодой вожак, едва став альфой, собрал вокруг себя тех, кто имел исключительный потенциал. Словно имея на них мистическое чутье.

Впрочем, сам же приближенные беты, прекрасно знали имя этого "чутья".

Цинцю, Шэнь Цзю. Крайне вредный оборотень, который терпеть не мог прикосновений.

на себя эту ношу. И с честью нёс звание вожака Цанцюншан, со временем вновь возведя стаю на место первых, расширяя территорию и упрочняя пошатнувшиеся после пожара позиции. Все, кто пытался сломить дух их стаи, обломали свои клыки и когти.

Те же, что смогли чудом выжить, были сильно изранены и не могли принимать человеческий облик надолго. Что делало невозможным их право претендовать на главенство стаи. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что им пришлось выбирать из молодняка. Юэ Цинъюань не желал власти, но смиренно принял

Но есть брат, его любимый парень, солнечный А-Юань и невероятно раздражающий, но оттого ещё более необходимый Вэй Ин.

А после в одной из заварушек в пустоши, Лань Чжань сильно ранен был, причем явно кем-то из своих (подозреваю Вэнь Чао) и очнувшись, оказывается в лагере повстанцев, где нет ни нотаций, ли подавляющих лекарств.

Ванцзы не знает, что и думать. С одной стороны это преступление и долг требует найти, привести брата на суд. А заодно и тех, кто помог сбежать. С другой стороны, колет что-то в груди, что так брату лучше.

Воспитывал его и Сиченя дядя, что был приближенным к Вождю.

В один из дней его старший брат обвиняется в эмоциональном преступлении. Но незадолго до казни, кто-то нападает на охраняемое место и Сичень пропадает.

...Пусть слёзы омоют душу от зла,
И как Феникс душа возродится вновь,
В живом огне под названьем любовь... ©

Лента ластилась к впалой щеке, щекотала краем бледную кожу. А он улыбался ей, радуясь и приветствуя первого друга этого нового, теперь незнакомого ему мира.

И подставлял ладони белой искорке, появившейся из рукава. Душа. Чья-то душа, такая же чистая как и он сам. А следом ещё, одна за другой...

И оттого не злясь на него, не испытывая боли от былой несправедливости. Он как дитя малое и неразумное рассматривал свои руки, свои белые одеяния и забавную ленту на руке.

Смех чистый и невинный взвился к безмолвному Небу, равнодушно взирающему с высоты на своего павшего бога.